О Мертоне Гилле
В психоаналитической истории редки случаи, когда один специалист делал такой марш-бросок, какой сделал Мертон Гилл.
Будучи авторитетным американским фрейдистом (эго-психологом) в 1950-х, он окончательно прибыл на станцию «интерперсональный психоанализ» в 1980-х и захаживал на реляционную территорию на закате жизни (в первой половине 1990-х).
Динамика его взглядов отлично выражает изменения в эпистемологической сфере в психоанализе в те годы.
В 1954-м году он писал: «Наиболее явными проявлениями переноса является те, которые повторяются, когда поведение аналитика является константным, поскольку при этих обстоятельствах изменяющиеся проявления в переносе не могут быть отнесены к внешней ситуации, какому-то изменившемуся фактору в межличностных отношениях».
В те годы контекстуализм и теории поля еще не проникли в американский психоаналитический мейнстрим, поэтому считалось, что
1. Клиент и терапевт могут быть надежно отделены друг от друга (между ними может произвольно быть установлен своего рода онтологический барьер).
2. «Истинный» перенос и «реальная» внутренняя структура существуют «внутри» клиента. Они существуют в готовом виде независимо от наблюдателя и его влияния (то есть существовали в этой форме до наблюдения терапевта и будут существовать после наблюдения терапевта).
3. Они могут быть увидены наблюдателем (или, по крайней мере, выведены или проинтерпретированы), даже если достигнутое понимание не совсем идеально.
4. Они готовы к тому, чтобы их увидели в неискаженном виде, если только терапевт уйдет с пути и позволит им «возникнуть» или «развернуться».
[в кавычках я выделяю те слова, которые обычно употреблялись в литературе об этих процессах]
Под такими рубриками, как «нейтральность», «анонимность» или избегание «удовлетворения инфантильных потребностей» (чтобы эти потребности нарастали и проявлялись более сильно и ясно), американские эго-психологи середины XX-го века были склонны ограничивать свое поведение во время сессии, пытаясь, по сути, вынести за скобки свое влияние, чтобы наблюдаемое исходило только (или преимущественно) от клиента.
А сейчас перенесемся на 30 лет вперед. Где Гилл пишет прямо противоположное. Реакции клиента всегда являются откликом на что-то реальное в терапевте и то, что он делает. Перенос лучше понимать не как «искажение» и что-то «составленное из цельной ткани», а как способ придания смысла тому, что на самом деле происходит снаружи, и эмоциональной реакции на это. [То есть Гилл сделал еще один шаг от переноса как смещения к переносу как организующей активности психики]
В 1984-м он говорит нам, что как раз по тем причинам, которые он указывал 30 лет назад, многие психоаналитики неохотно взаимодействуют со своими клиентами, боясь, что при этом они будут искажать перенос.
Но к этому времени становилось все очевидней, что незагрязненный перенос - это миф. И этот миф поощрял чрезмерную сдержанность со стороны аналитиков.
Он писал: «... неспособность аналитика полностью осознавать тот факт, что ... анализ происходит в межличностном контексте ... не существует такой вещи как не-взаимодействие. Молчание – это, конечно, тоже поведение. Также нельзя утверждать, что молчание предпочтительнее для целей анализа, потому что оно нейтрально к реальности. Оно может затеваться как нейтральное, но молчание также может восприниматься как что угодно, начиная от жестокой бесчеловечности до нежной заботы».
Становилось понятней, что если терапевт пытается получить «истинную» или «незагрязненную» картину внутреннего мира клиента, уменьшая свой собственный вклад, он преследует иллюзию.
С точки зрения новой эпистемологии, вклад наблюдателя является всеобъемлющим и непрерывным (неотъемлемой частью поля наблюдения). А попытка устранить это воздействие – это не просто самообман, но на самом деле создает менее точную и надежную картину.
Если терапевт не осознает своего влияния на то, что наблюдается, если он отрицает или минимизирует его, тогда трудно принять это во внимание. Тогда невозможно понять, что никакого «клиента» на самом деле не существует.
Всегда есть только клиент в свете определенного вида межличностных отношений с конкретным мной, который (я) обладает определенными качествами и откликается особым образом на то, какой клиент.
Как спустя еще десять лет (1994) скажет Огден, играя со знаменитой фразой Винникотта: «Не существует такой вещи как анализанд в отрыве от отношений с аналитиком, и не существует такой вещи, как аналитик в отрыве от отношений с анализандом».
P.S. Интересно, что многие психоаналитические направления пришли в наше время к интерсубъективной/контекстуальной перспективе на эпистемологическом уровне, но к каким же разным ее последствиям они пришли на клиническом уровне (как по-разному изменившиеся взгляды повлияли на способы работы)
Будучи авторитетным американским фрейдистом (эго-психологом) в 1950-х, он окончательно прибыл на станцию «интерперсональный психоанализ» в 1980-х и захаживал на реляционную территорию на закате жизни (в первой половине 1990-х).
Динамика его взглядов отлично выражает изменения в эпистемологической сфере в психоанализе в те годы.
В 1954-м году он писал: «Наиболее явными проявлениями переноса является те, которые повторяются, когда поведение аналитика является константным, поскольку при этих обстоятельствах изменяющиеся проявления в переносе не могут быть отнесены к внешней ситуации, какому-то изменившемуся фактору в межличностных отношениях».
В те годы контекстуализм и теории поля еще не проникли в американский психоаналитический мейнстрим, поэтому считалось, что
1. Клиент и терапевт могут быть надежно отделены друг от друга (между ними может произвольно быть установлен своего рода онтологический барьер).
2. «Истинный» перенос и «реальная» внутренняя структура существуют «внутри» клиента. Они существуют в готовом виде независимо от наблюдателя и его влияния (то есть существовали в этой форме до наблюдения терапевта и будут существовать после наблюдения терапевта).
3. Они могут быть увидены наблюдателем (или, по крайней мере, выведены или проинтерпретированы), даже если достигнутое понимание не совсем идеально.
4. Они готовы к тому, чтобы их увидели в неискаженном виде, если только терапевт уйдет с пути и позволит им «возникнуть» или «развернуться».
[в кавычках я выделяю те слова, которые обычно употреблялись в литературе об этих процессах]
Под такими рубриками, как «нейтральность», «анонимность» или избегание «удовлетворения инфантильных потребностей» (чтобы эти потребности нарастали и проявлялись более сильно и ясно), американские эго-психологи середины XX-го века были склонны ограничивать свое поведение во время сессии, пытаясь, по сути, вынести за скобки свое влияние, чтобы наблюдаемое исходило только (или преимущественно) от клиента.
А сейчас перенесемся на 30 лет вперед. Где Гилл пишет прямо противоположное. Реакции клиента всегда являются откликом на что-то реальное в терапевте и то, что он делает. Перенос лучше понимать не как «искажение» и что-то «составленное из цельной ткани», а как способ придания смысла тому, что на самом деле происходит снаружи, и эмоциональной реакции на это. [То есть Гилл сделал еще один шаг от переноса как смещения к переносу как организующей активности психики]
В 1984-м он говорит нам, что как раз по тем причинам, которые он указывал 30 лет назад, многие психоаналитики неохотно взаимодействуют со своими клиентами, боясь, что при этом они будут искажать перенос.
Но к этому времени становилось все очевидней, что незагрязненный перенос - это миф. И этот миф поощрял чрезмерную сдержанность со стороны аналитиков.
Он писал: «... неспособность аналитика полностью осознавать тот факт, что ... анализ происходит в межличностном контексте ... не существует такой вещи как не-взаимодействие. Молчание – это, конечно, тоже поведение. Также нельзя утверждать, что молчание предпочтительнее для целей анализа, потому что оно нейтрально к реальности. Оно может затеваться как нейтральное, но молчание также может восприниматься как что угодно, начиная от жестокой бесчеловечности до нежной заботы».
Становилось понятней, что если терапевт пытается получить «истинную» или «незагрязненную» картину внутреннего мира клиента, уменьшая свой собственный вклад, он преследует иллюзию.
С точки зрения новой эпистемологии, вклад наблюдателя является всеобъемлющим и непрерывным (неотъемлемой частью поля наблюдения). А попытка устранить это воздействие – это не просто самообман, но на самом деле создает менее точную и надежную картину.
Если терапевт не осознает своего влияния на то, что наблюдается, если он отрицает или минимизирует его, тогда трудно принять это во внимание. Тогда невозможно понять, что никакого «клиента» на самом деле не существует.
Всегда есть только клиент в свете определенного вида межличностных отношений с конкретным мной, который (я) обладает определенными качествами и откликается особым образом на то, какой клиент.
Как спустя еще десять лет (1994) скажет Огден, играя со знаменитой фразой Винникотта: «Не существует такой вещи как анализанд в отрыве от отношений с аналитиком, и не существует такой вещи, как аналитик в отрыве от отношений с анализандом».
P.S. Интересно, что многие психоаналитические направления пришли в наше время к интерсубъективной/контекстуальной перспективе на эпистемологическом уровне, но к каким же разным ее последствиям они пришли на клиническом уровне (как по-разному изменившиеся взгляды повлияли на способы работы)
